Прошел к углу, где под лошадиными потниками стоял заветный сундучок. Лошади стояли здесь под навесом, конюшни у ведуна не было, и я прятал лишнюю сбрую от вездесущих собак — утащат и порвут. Особенно могла отличиться Марфа, наглый и еще толком необученный мною подросток. Потап, в отличие от нее, пес уже взрослый и натасканный Игорем. Среднеазиатские овчарки, на исконной родине в Киргизии их зовут алабаями, очень умны, легко поддаются дрессуре, но молодость есть молодость, и спрашивать с собаки, как со взрослой, пока рановато.

Ларец водрузил на стол.

— Это что такое? — заинтересовалась победительница медведей.

— Это тебе подарок.

Женское любопытство перевесило хорошие манеры, и Забава бросилась открывать неведомую, но такую интересную штучку. Вид украшений, да еще в таких количествах, ее просто потряс.

— Можно примерить? — перехваченным от волнения голосом, спросила супруга.

— Можно и нужно! — подтвердил я.

Сияли и переливались самоцветы, обрамленные в золото и серебро киевским мастером-ювелиром, златокузнецом, как их в это время называли. Свет играл на синих, голубых, красных и желтых гранях этого великолепия, доведенных до совершенства умелой рукой. Да, были люди в ваше время, не то, что нынешнее племя! — переделал ехидный ум стихи великого русского поэта. Украшения были чудо как хороши.

— Есть только одно обязательное условие для новой хозяйки, — услышала радость моей души от супруга.

— Какое?

— Нельзя эти вещи передаривать никому!

— А то что?

— Муж погибнет!

Забава налетела ураганом, и стала тискать суженого, легко оторвав любимого от пола.

— Ничего мне не надо! Лишь бы ты был рядом!

— Задушишь — захрипел я.

Приятно, конечно, когда любимая говорит такие речи, но уж очень жить хочется! Раньше она свою силищу на мне не показывала, берегла мужичка. Хоть и слабенький, да свой. Не всем же богатырями быть в конце концов…

— Назад ходу нет, — строго заявил жене. — У тебя эти висюльки и бирюльки могут украсть, отнять, изъять как угодно — лишь бы ты их никому не дарила.

— Конечно, конечно — заверила дражайшая половина.

Ну, пусть теперь лучшие подруженьки сколько угодно тянут свои загребущие ручонки к подаренным мною драгоценностям. Обобрать мою простодыру им уже не удастся.

— А дочери можно будет подарить? Вдруг у нас все получится?

В настоящее время свет моей души пыталась забеременеть и усиленно лечилась у меня, действующего под чутким руководством волхва Добрыни.

— Можно!

От радости Забава захлопала в ладоши.

— Но не более половины!

— Ладно, ладно…

Молоденькую соплюшку-дочь тоже лучше отсечь заранее. Навидался я их четырнадцати и пятнадцатилетних вволю и на вызовах в «Скорой помощи», и в прежней семье, любуясь дочуркой. Тут для меня тайн, в отличии от их безумно любящих матерей, нет. Малолетние наглючки мнят себя пупом земли и центром вселенной. В том, чтобы отнять что-то у родной матери, они не видят ничего особенного — нарожала, вот и вали в хайло своей кровинушке, все, что она пожелает. Жена вертела украшения и ей для счастья явно чего-то не хватало.

— Эх, зеркало бы мне, — протянула утеха моей зрелости.

До меня дошло, чего из имущества в нашей дружной семье не хватает. В ближайшее время купим.

А где-то я такую штуку недавно видел. Усиленная волхвом память услужливо подала изображение комнаты жены Игоря с висящим на стене овальным зеркалом, в которой моя супруга ни разу не была.

— Ты сходи к Любе, у нее на стене этот триумф стеклодувов висит.

Радостно взвизгнув, Забава сгребла ларчик со стола и унеслась. Хорошо меня до кучи подмышку не сунула!

Да, пока две бабы все перемеряют, покрасуются друг перед другом, расскажут, какие у них раньше были висюльки и бирюльки, подружатся на всю жизнь — тут сдохнешь в ожидании. Ну, мне не семнадцать лет. Поэтому я немедленно разделся и завалился спать.

Глава 2

Разбудила меня жена своей возней в кровати. Она, уже оказывается, проснулась. Обычно встаю первым я. Оказывается Забаву так взбодрила перспектива сегодняшнего переезда.

Поглядел на часы, уцелевшие при переносе во времени и местных приключениях. Все думали, что это магический талисман — оберег, и с расспросами не приставали.

Правду знали лишь два человека в этом веке — хозяин этого дома Игорь и волхв. Их я посвятил в перипетии своего сомнительного прошлого.

Супругу пока не информировал. Женская эмоциональность иногда приносит неприятные неожиданности. А у нее это чувство иногда прорывается неожиданно и очень бурно.

В наш самый первый день моя любовь за неосторожно сказанное слово, вообще решила меня бросить, и унеслась со скоростью ветра. Слава богу, длилось это недолго. А узнав сомнительные аспекты моей трудной жизни, вообще может пришибить чужака со своей-то силищей.

Девять утра. Можно завтракать и браться переезжать, утаскивая свое имущество и животных. Гулять сегодня решили не ходить — было пасмурно и прохладно. Того и гляди еще и дождь зарядит. Типичная осенняя погодка в первых числах сентября. Бабье лето еще не наступило, и будет ли в этом году — неизвестно.

Сложили свои скудные пожитки. Особое внимание я проявил к домре, Забава — к драгоценному ларчику. Перевезли все в новое жилище. Закинули вещички в дом, лошадей — Зорьку и Вихря, в конюшню, собаку в будку.

Я отправился за поваром Федором, жена начала обживаться. Искусник был мною выявлен в харчевне возле рынка на Софийской стороне. Он поразительно вкусно готовил, а Забава делала это удивительно мерзко. Пришлось переманивать кулинара из корчмы с противным и жадным самодуром-хозяином, к замечательному (как я себе думаю) мне, на повышенную заработную плату. Счастье мое это одобрила.

Федор кашеварил вовсю, когда я прискакал на Зорьке. Узнав, что мы уже переехали, дорабатывать не стал — сложил свое личное кухонное барахло и сразу отправился к месту новой службы, активно жалуясь на корчмаря.

— Все считает, паразит! Везде-то я его обманываю: и обсчитываю, и обвешиваю, и еду ворую! Донял гнида, мочи нет! И орет: убирайся, куда хочешь, не расстроюсь.

Хозяин не понимал, что вся популярность его таверны обусловлена искусством кулинара, ради которого народ и терпит высокие для Новгорода цены, и с уходом повара убытки здесь гарантированы — посетители подадутся в другие, более дешевые места.

— Надо бы тебе, Федор, сегодня и рынок посетить — купить горшки и прочее, что требуется.

— А как я все это понесу? Много ведь всего надо.

— Погрузим на лошадь — она утащит.

— Может, тогда сейчас и забежим?

— Давай.

Завернули на базар.

Тут-то кашевар и отоварился вволю — закупил нужный инвентарь, ложки-плошки, специи, лук, чеснок, овощи, крупу, мясо, жир для готовки и прочее.

Мало того, что загрузили Зорьку, пришлось и нам обоим прихватить по здоровенному мешку. Тяжело груженую кобылу вели в поводу и обсуждали меню на сегодня для меня и Забавы. Особняком придется варить для Марфы.

— Свинину и курей всяких ей в варево не клади, — втолковывал я будущему кормильцу и поильцу нашей дружной семейки.

— Это почему же?

— У курицы или иной птицы кости очень длинные и тонкие, а потому делаются, как псина их зубами поломает, как ножи острые. Воткнется этакое лезвие в горло или кишки — хана собачонке. А за волкодава большие деньги плачены, и найти эту породу в Новгороде очень тяжело. Сдохнет Марфа по нерадивости повара, три шкуры с тебя сдеру. Привык я к ней, полюбил всей душой, ответственность за любимицу несу. Хочешь, срежь мясо с курицы или утки, да бросай в ее будущее кушанье.

— Ну, это ладно, — не стал спорить Федор. — Денег только на собачьи изыски давай вволю, а я уж не подведу. Все, правда, своим псам вовсю кости швыряют, так у нашего народа заведено, но их шавки и не стоят ничего. Да и объяснения твои очень разумны, видать знаешь, о чем толкуешь. А вот чем свинина-то Марфе не угодила? Она что, мусульманка? А ты и сам-то, может, иноверец какой? У них, вроде, и кушанья не такие, как у нас?