— И замуж не пойду, и ждать не буду.

М-да, не везет нашему вервольфу по женской линии.

— Зачем ему третий церковный брак, да и я не девица, чтоб скорей под венец бежать. Да он и женат, а развод получать дело хлопотное. Вернемся из похода, если оба будем живы, тогда и подумаем. Сейчас пока навязываться не хочу. На что ему этакая забота, да еще и с дитем? И ем я много. В общем, сплошная обуза. А он еще молодой мужчина, справный, при деле, может ему еще другая приглянется.

— А зачем Олег тебя в поход с нами тащит? Это ведь не загородная прогулка — насмерть биться идем.

— Он меня не тащит. Просто не могу я волчка одного в такую круговерть отпустить. Навидалась сегодня его лихости в бою. Ежели не запинают, так придушат.

— У тебя ребенок! На кого ты его оставишь?

— Мать пока посидит. Я у нее ранняя, Максим у меня ранний. Бабушка она молодая, справится. Да и прабабушка еще в силе. Вот мать ее жалко, до ста лет немного не дожила — упала в прошлом году на гололеде, разбила насмерть головушку.

— А на что они жить будут?

— Олег хочет свою получку на ребенка перевести. Если передумает, может вы мне от щедрот своих заработок какой дадите? Я женщина умелая. И варить могу, и обстирывать вас всех, и ушить-пришить чего если понадобится, мне скажете. Ну и по богатырской части, — это само собой. Вдруг у вас Емеля чем приболеет, я его всегда подменю. Решит уйти — заменю. А пока груз какой-нибудь могу нести, чего лошадей зря трудить? Лошадь — она животина нежная.

Совсем если дела в ватаге с деньгами плохи, я и даром с вами пойду. У меня тетка замужем за богатым купцом, а детей им бог не дал. Давно у меня Максимку просят, — дяде Васе наследник его лавкам нужен. А мать с моей бабушкой хорошие туески делают, прокормятся в случае если я не вернусь.

С расчетами по Таниной хронологии у меня что-то не ладилось.

— А сколько же тебе лет?

— Двадцать шесть. Оксанка, правда, любит врать что нам по 29–30, и меня науськивает эту чушь нести.

Вот теперь и у меня все в слабой голове сложилось. А то изнасиловали их в 15–16, Максу 10, а все вместе, по словам Ксении — тридцать. Да, худоба действительно изрядно наводит тень на плетень. Как такую в поход брать? Мне ведь всякие бабушки не указ, будь они хоть большие-пребольшие…

— Ладно, — решил я, — завтра Олег в ум войдет, подойдете вдвоем. Там и посмотрим.

Мы прошли за свой столик. Подошел Матвей, напомнил, что завтра хотели пойти в церковь, клясться на иконах, становиться побратимами. Договорились на утро. После чего, насвистывая, ушкуйник удалился к себе в комнату.

Богуслав набычился.

— Как с хорошим человеком, так в церковь сразу идешь, а как со мной, так на тебе кружку крови, и шлепай мимо.

— Слав, ну ты чего говоришь-то? Чего несешь? Ты мой первый побратим, я о тебе и Матвею рассказывал. Он сказал, что двоих иметь можно. Вот и решили пойти в церковь.

— И со мной надо в церковь!

— Хорошо, хорошо. В любой день и час.

Богуслав успокоился.

— Давай по стопке жахнем!

— За этим и шли. Наливай.

Выпили, заели. На душе потеплело. Подошли Наина с Иваном. Оказалось, что я приглашен завтра на обед к родственникам девушки. Дядя Соломон чрезвычайно заинтересовался историей об антековском золоте, и тоже обещал быть.

Подлец муж чего-то виляет с разводом, завтра с утра Иван пойдет с ним разбираться. Раввин, писец и свидетели уже предупреждены о процедуре, дело за малым — выясниться с ростовщиком-мужем, разобраться, чего он тут вертит на ровном месте.

Ваня за мной завтра зайдет. Пообещал его ждать здесь, на постоялом дворе. Молодые отправились опять к родне.

Ушел протоиерей, громко объявив, что настало время вечерней молитвы.

— Пошли к себе в комнату, — сказал я, оглядевшись. — Тане уже, кроме нашего ухода, здесь ждать нечего.

— Она, вроде, ждала, когда Олег оживится?

— До перины дотащит, а там его живость-то и возьмет.

Прихватили с собой закуски и спиртного вволю, да и откланялись.

Глава 15

После очередной немалой стопки зелена вина, меня накрыло волной умиротворения и покоя. Я даже прилег одетый на кровать. Глаза слипались. К Богуславу же, наоборот, пришли избыточная живость и энергия, явно излишние по ночному времени.

Опьяненные люди всегда делились на две большие группы. Одну манит погрузиться в спокойное состояние: сначала взяться вести тихую неспешную беседу, не носящую выраженного эмоционального характера, периодически похрапывая от большого интереса к теме разговора, а потом просто поглядеть занимательную телевизионную передачу на тему «Наскальные рисунки раннего палеолита», и под шумок уснуть.

Другую тянет на какие-то явно излишние действия, — поиски правды, совершение ненужных подвигов, беседы с соседями на тему «А не козлы ли вы?», или для подогрева интереса к разговору: «Не продуктами ли вашей жизнедеятельности замазана площадка возле мусоропровода?». Апофеозом действия этой компании всегда является бросок для изыскания дополнительного количества алкоголя.

— Рассказывай про Бога! — энергично потребовал боярин, ярчайший на данный момент представитель второй группы. — Как он мою Настеньку защитит? Чего разлегся?

Очень хотелось ответить каким-нибудь незатейливым каламбуром, типа:

Богги, какие с устатку боги? Завтра все обсудим! — и немедленно захрапеть, но ведь порвет, как пить дать порвет…

— Вставай, кому говорю! Чего зенки прикрыл?!

Я с кряхтеньем сел. Придется излагать мою очередную завиральную идею.

— Слава, как ты думаешь, что будет, если мы будем биться с Невзором без тебя? Слабенький я, никудышная Наина, да слишком милосердный поп с большим крестом?

— Поубивают вас, и все дела. Но я же при любых обстоятельствах буду с вами до конца, насмерть вместе будем биться.

— А ты в полной силе, как обычно, сейчас, после французских известий?

Богуслав опечалился.

— Какая уж сейчас сила… Но я честно буду биться! А там уж как бог даст…

— Без твоей силы ничего он нам хорошего не даст. Догонит и еще поддаст. Нечего зря нашей обессиленной ватаге болтаться по Руси. Лучше здесь, в Киеве, осесть и мирно пить водку до самого конца света. А там, с жуткого перепоя, смерть от громадного камня избавлением будет казаться.

— А я что могу поделать? У меня потеря Насти всю душу выжгла, где теперь силу взять… — глухо сказал Богуслав. — Укатали Сивку крутые горки… А хотел бы нам Бог помочь, отвел бы от Земли камень проклятый, вернул мне Настеньку, да осыпал бы нас печатными пряниками. Не так он добр, как нам попы живописуют, не так благостен…

— Богуслав, ты раньше не думал, что наш Бог может быть и не всесилен?

— Как же может быть иначе? В Библии четко пишут…

— А ты не всегда верь написанному. Религий на Земле не одна, и все чего-нибудь пишут.

— А как же?

— Головой больше думай, на что она тебе дадена? Хотел бы Господь получить раба послушного, зачем было создавать человека разумного, по образу и подобию своему? Зачем было украшать его ум и волю всячески? Давать возможность принимать собственные решения? Создал тупоумного, и пусть он поет псалмы унылые, да молится день и ночь. А создан был Человек Гордый и Умелый, Бесстрашный и Дерзкий. Нет преграды, которую бы он в конечном итоге не осилил. Впереди долгие сотни лет развития. Так было в моем мире, так должно быть и в вашем. И вдруг вторгается чужеродное нечто, и угрожает разрушить весь этот изумительный мир. Что-то, над чем наш Господь не властен. Он работал миллионы лет, назывался разными именами, изменял растения, рыб и животных, и вдруг что-то, прилетевшее извне, порушит все это в одночасье?

— А причем тут Настя?

— А при том, что, лишившись ее, ты уже не боец.

— Я-то тут причем?

— Господу нужна наша помощь.

— Господь всесилен!

— В пределах Земли.

— Он все создал! И небо, и Солнце, и звезды, и Землю!

— А потом выдернул из 21 века заштатного лекаришку, который даже после обучения у одного из сильнейших волхвов Руси, в колдовстве все равно ноль без палочки, помог ему заработать кучу денег (другие белые чародеи бедны, как церковные мыши) на поход черте-куда, дал ватагу верных друзей, а самое главное, вынул прятавшегося двадцать лет мощного волхва Богуслава в помощь.