— Убивайте прямо тут, не тяните. Обрыдла мне такая жизнь, нет больше мочи терпеть. Был человек как человек, а стал зверюга страшная. Жена боится, дети боятся, братья на ночь дверь бочкой задвигают — понимают, что против меня и втроем не выдюжат.

— А как же ты дошел до жизни такой? — бросил я фразочку из будущего.

— Покусал меня в лесу белый волк. Мы с супругой в лес по грибы пошли три года назад, палки взяли, чтобы траву ворошить. А тут он из кустов и выскочил, цапнул меня за ногу. Я его палкой огрел, волчина упал и издох. Тут же начал в древнего седого старика превращаться. А в первое же полнолуние я зверем стал. Стало корежить, морда вытянулась, весь шерстью покрылся. Больше ничего не помню. Домашние говорят, унесся уже волком куда-то, прямо в одежде. Слава богу, своих никого не порвал. Всю ночь где-то носило, пришел под утро уже человеком, голый, грязный, лицо и руки в чьей-то крови, упал спать. С той поры жена в ласке отказывает — нарожаешь после тебя невесть кого, дети от меня прячутся, братья сторожатся. Как дело к полнолунию, сажают меня в погреб под замок, крышка железными полосами обита. Вот так и живем. Кабы я всех не кормил, извели бы давно. И податься мне некуда. Так что лучше вы убейте, по-своему, по-боярски. А ты, Володь, все-таки другом мне был, братьев не выгоняй. Глядишь, и прокормят моих. Они непьющие, старательные. Мало того караулят, за те же деньги и огород весной вскопают, и чего пожелаешь — все сделают. Жена на вас и постирать может, и полы помыть за рубль в месяц. У нас ленивых нету, а жить вечно не на что. Сейчас во мне звериная мощь отсутствует, сопротивляться не буду — бейте, чем хотите.

— А не хочешь вылечиться? — поинтересовался Богуслав.

— Да разве ж это лечат!

— Как-то в Чернигове я волкодлака вылечил.

Надежда вспыхнула в глазах конюха.

— А что за это возьмешь?

— Надо будет с нами в поход к Русскому морю сходить.

— Да куда угодно, хоть на край света с вами схожу, вместо слуги буду!

— Нам прислуга в таком деле без надобности. Берем только тех, кто против черного волхва биться сможет.

— Я смогу!

— Кудесник очень силен, тот, кто идет на этот бой, смертельно рискует.

— Наплевать. Мне терять нечего. Не горазд только я саблей махать.

— Ты нам не с саблей нужен. Нужно чтобы ты, как в битву ввяжемся, в волка перекинулся и на врага сзади напал.

— Я же не понимаю ничего в этот момент! Да и ночь должна быть, и луна полная, — что он ждать меня будет?

— Мы сделаем тебя другим волкодлаком. В любое время дня и ночи по собственному желанию будешь зверем делаться, и назад тоже, когда пожелаешь. Будешь в полном уме и памяти, сильнее и быстрее любого зверя

— Согласен!

— Завтра и начнем.

— А чем мои питаться будут, пока я по морям гоняюсь?

— Ты же с конями идешь, значит, как был конюхом, так им и остался — рубли идут те же. Плюс такие же деньги за то, что в походе. Одну получку твоя жена будет за тебя получать у Забавы — неважно вернемся мы или нет — пожизненно. Другая пусть для тебя копится. Устраивает?

— Еще как!

— Тогда поехали домой.

Глава 24

Вернулись слегка мокроватыми. Уж очень вода отовсюду лилась — нашла все-таки щелки. Был риск получить простуду. Решили в профилактических целях выпить по сто грамм водки и немного закусить — этакий ланч по-русски. Вылилось это в общее веселье и двести грамм на личность. Больше всего забавляла рисовка кудесницы. Наина то же хохотала от души.

— Как сбрехну что-нибудь эдакое, вечно попадаю, как кур в ощип!

Я-то по наивности всю жизнь думал, что кур, то есть петух, попадал во щи, а оказалось, что он влетал в процесс ощипывания. Во как! Век живи, век учись, дураком помрешь!

Потом Олег решил поработать на рынке, проконтролировать изготовление карет, и эдак вальяжно удалился — командовать ремесленниками. Почему-то быстро прибежал назад.

Я только прилег передохнуть от утренних впечатлений, как он и явился.

— Володь, там этот, увечный паренек, у которого мы доски берем, просил срочно передать, что с отцом побратима очень плохо, и он хочет у тебя полечиться. Говорит, ты знаешь куда идти.

Я присел. Вот и началось то, чего и следовало ожидать. Полежал Путята опять с сильными болями, теперь на все согласен.

Отправился к отцу Матвея. Интересно, а как будет отчество у Матюхи? Путятович? Путятыч? Путич? Весь в глупых после алкоголя мыслях зашел в ушкуйную избу. Путята лежал точно также, как и в прошлый раз.

— Лечи скорее, — процедил он сквозь зубы.

Семья атаманов!

— Я никуда не тороплюсь, — получил он в ответ.

— Сказал же, отдам деньги!

— А я никаких денег и не спрашивал.

И повернулся опять уходить.

— Стой, стой! Чего ты хочешь?

— Чтобы ты заменил сына на лесопилке на несколько месяцев.

— Да я знаешь сколько денег заработаю на ушкуе, если выздоровею?

— И знать не хочу. Но лечись дальше не у меня.

Ушел. На улице вдохнул свежего воздуха. Да, тяжелый случай. В следующий раз сразу не пойду, помурыжу несколько дней. Или будет проще чужого нанять? Вон у Елены отец — купец-удалец, наверняка знает, кого на пилораму пристроить можно.

Меня сзади схватили за руку. Прибежала жена.

— Я тебя умоляю, вернись. Он атаманом долго был, привык командовать. Хочешь, на колени встану.

— Никому твои колени не нужны. Путята набожный человек?

— Очень.

— Какая икона для него главная?

— Георгий Победоносец. В центре божницы в его комнате.

— Пошли. Если сейчас не столкуемся, за мной больше не бегай — не вернусь.

Опять зашел к бывшему атаману.

— Идешь пилить?

— Иду.

— Поклянешься на иконе?

— Поклянусь.

Изображение Георгия Победоносца, стоящего в иерархии святых сразу после Божьей Матери, пациент поцеловал как-то странно — в голову змея. Ну и ладно. Лишь бы православный опасался нарушить клятву, а на остальное можно наплевать.

После получения клятвенного обещания, закрепленного авторитетным святым, я начал лечить.

Размягчил ядро межпозвоночного диска. Давление грыжи на нервный ствол исчезло. Вывел и рассосал лишнее. Зарастил оболочку. Все. На все про все ушло около часа.

— Встань.

Путята недоверчиво повернулся в кровати. Повозился. Сел. Встал.

— Господи, теперь совсем не болит! Надолго это?

— Здесь навсегда. Но есть еще пара мест слабых, сейчас передохну немного и их усилю. Ты пока полежи.

— Может и так обойдется? Лучшее враг хорошего.

— Я либо вообще не делаю, либо делаю так, чтобы за свою работу не краснеть и потом не переделывать. Бог не для того мне дал способность лечить, чтобы я делал это не полностью и не качественно.

— Ты все как-то медленно делаешь…

— А хорошо быстро не бывает. Если хочешь, я тебе сейчас очень быстро сделаю. А когда очередной дефект вылезет и тебя опять скует, а может еще и пуще прежнего, скажу: лучше нашими руками не сделаешь!

— Что ты, что ты…, делай как считаешь нужным.

Посидели, полежали.

— А куда ты Матвея так надолго уводишь?

— В Царьград.

— А зачем?

— По моим боярским делам, рассказывать про которые считаю ненужным.

— Так ты боярин?

— Да.

— А что ж ты сыну заплатишь с этого похода?

— Перед нашим уходом подарю ему пилораму, половину реки Вечерки — десять верст, и по пятьдесят верст в обе стороны земли, лесов, лугов, сел и деревень. После нашего возвращения ему останется дико дорогой княжеский конь, который стоит, как вся лесопилка.

Путята аж крякнул.

— Да за такой кусище с тобой кто хочешь пойдет!

— Мне только Матвей нужен. Так что ты, когда пилить останешься, только на сына работать будешь.

На остальную возню ушел еще час. Потом велел полежать до обеда, сходить поесть и полежать часок после обеда. Завтра также. А послезавтра, в воскресенье, родителей должен был навестить Матвей. Там с ним Путята и решит, когда лучше посетить лесопилку. В течение недели поднимать и ворочать тяжести категорически запрещено! На том и расстались.