Вспомнилось, что Изяслав, имя которого государь вчера утвердил, попытался поставить над русской православной церковью русского же священнослужителя, а не очередного грека, присланного из Константинополя выполнять византийскую волю. Его за это своеволие отлучили от церкви.

А византийское руководство все равно отвергли, когда патриарх из Константинополя захотел подчинить нашу православную церковь католическому Риму. Но к той поре от правления Изяслава прошло уже триста с лишним лет.

Кстати, против него тогда активней всех боролся новгородский епископ Нифонт. Сюда, видать самых рьяных приверженцев Константинополя и посылают. Вдобавок, среди них встречаются и просто какие-то злокозненные борцы против русского духа.

Вспомнилась еще одна история, о том, как очередной присланный из Киева епископ до того донял новгородцев, что они его закинули в лодку и отправили без весел, отобранных, чтобы не вернулся, вниз по течению. Но Волхов опять показал обратный ток воды, как частенько это делает, и челн приволокло обратно.

От благочестивых дум отвлекла жена.

— А что эти два амбала с топорами за нами увязались? — решила она узнать у меня.

— Они для нас денежки на строительство церкви несут.

— И много денег у них в кошеле, что они аж вдвоем поперлись?

— У них не в кошеле, а вон в том мешке, что мордатый тащит. Придем домой, пересчитаем.

— На паперти мелочью что ли понабрали? — брезгливо спросила религиозная моя.

— Протоиерей сказал часть золотом, часть серебром, ну и медь в наличии. Роспись, с указанием чего сколько, тоже в мешке. Мне сегодня некогда, поэтому попрошу тебя и заняться.

— А можно я Наину привлеку?

— Конечно можно. Их нация ловкая деньги-то считать.

Под эти беседы дошли до наших ворот. Алебардщики перекинули мне тяжеленный мешок и удалились справлять дальше церковную службу. Марфа гавкнула на них пару раз, но учуяв славный запах хозяев, быстро унялась. Тем не менее на шум высунулась из приемного покоя Доброслава.

— Здравствуй, хозяин! А мы тут с бабами удумались: придешь или не придешь?

— Много народу у тебя сидит?

— Десять человек.

— Зови всех сюда!

Повторяться два раза было и неохота, и просто некогда.

Забава, оценив предстоящий митинг, как дело затяжное, протянула ко мне никогда не знавшую утренних зарядок руку.

— Давай мешок.

Как взяла, на вытянутую руку, так и унесла, будто пушинку, в избу.

Из регистратуры высыпали заждавшиеся пациентки с явной надеждой на лицах: может лекарю на улице половчей будет лечить? Я вздохнул и объявил.

— Ближайшие дней пять приема не будет: сильно занят.

Поднялся несусветный хай.

— Конечно, богатых да знатных лечить приятнее! На нас всем наплевать! Они платят больше!

— Я лечу князя Мстислава, его на охоте медведь страшно порвал. Кто считает себя более тяжелобольным, чем государь, тех приму прямо сейчас.

Толпа разделилась. Совсем бессовестных осталось всего трое. Они продолжали нагло орать и требовать особого к себе отношения. Это был совсем не русский бунт, бессмысленный и беспощадный, это был бабий бунт, наглый и бесстыдный.

— Должен вас предупредить, что я болезнь вижу целиком, и тяжесть ее оцениваю практически мгновенно. Времени у меня очень мало, поэтому если кто-то окажется покрепче, чем тут рисуется, сделаю ей состояние, хуже княжеского. И идите после этого лечитесь куда угодно — я в отместку таких пользовать не буду. Правда, хочу предупредить: после меня ни один ведун излечивать не берется ни за какие деньги! Обычно меня и зовут, когда они все уже отказались. Ну-с, кто пойдет со мной в дом? — потирая ладони в предвкушении работы с очередными жертвами, спросил я.

Почему-то рисковых желающих пройти на внеочередной осмотр не оказалось. Бабий бунт был беспощадно подавлен.

— Ступай лечи князя, батюшка! Какие у нас болезни, отец родной! Спаси государя, родимый! — галдел вновь единый коллектив.

Вот и порадовали старика славные и добрые русские женщины, каковыми их весь мир считает. Простился, поклонился я им, они мне, и разошлись, довольные друг другом и моей невинной шуткой, которую трое трусливых дурочек приняли за истину в последней инстанции. Доброслава продолжила дежурство.

Заглянул к кирпичникам, тут шла неустанная работа. Иван подтвердил, что фундамент церкви еще досыхает, с мастерами он уже рассчитался. Предупредил ребят, что со дня на день, после того, как известь досохнет, начнем класть стены.

Зашел в избу. Наина домывала полы, Федор чего-то усиленно стряпал, Забава раскладывала по столу в гостевой комнате содержимое мешка. Отсыпал себе из нашего сундука денег на расходы, из дому ведь тогда для оказания срочной помощи князю унесся с пустыми карманами, и подался к Катерине — ее пора было выдавать замуж.

Катя с дочкой были дома, но препятствовал моей идее сильный насморк, так не вовремя поразивший женщину.

— Года три ничем не болела! А тут, как нарочно, с утра прошибло! — гундосила русская красавица. — Может сегодня лучше вообще никуда не ходить?

— А завтра вообще может быть поздно! — рявкнул я. — Или поп Филарет помрет, или церковное начальство заартачится, или, не дай бог, Фрол чего удумает! Садись поудобнее, лечить сейчас буду!

Катерина уселась, поерзала.

— Это же не лечится!

— Учить Фролку будешь! Сиди и молчи в тряпочку!

Перевод больной женщины в положение стандартного здорового человека прошел на удивление быстро. Вирус оказался не очень живуч. Но, для верности, требовалось подождать минут пять — вдруг его опять с током крови откуда-нибудь вынесет.

Пока затребовал себе пару пустых мешочков. У хозяйственной Катюши они нашлись быстро. В один насыпал десять рублей, в другой двадцать. Филарет такое дело сегодня даром из рук не выпустит — отлично знаю эту категорию людей.

То, что ему дали раньше, так это когда было! А не дашь денег, начнет волынить: то сегодня пост какой-нибудь особенный и поэтому жениться нельзя, то еще чего выдумает, не угадаешь. Вот и надо ему будет в жадное хайло мешочек-то и закинуть. Скажет: маловато, тут же обменять на более тяжелый — мол, извини, святой отец, карманом ошибся.

Объяснил все это Кате. Сначала она поразилась — разве такое может быть? Быстро поняла — всякое бывает…

— Главное, Фролу об этом не говори, начнет орать, что ему все положено и сорвет нам всю обедню.

— Это он может! — подтвердила невеста по пути на Торговую сторону.

В лавке она быстренько покомандовала: отпустила подсобников, заперла лабаз и повлекла своего любимого тугодума за мной.

Отец Филарет был на месте. Увидев меня, не на шутку обрадовался — овечка сама прибежала на очередную стрижку.

— Ну что ж, дети мои, — привычно ласково после обычных приветствий начал он, — разводы ваши состоялись, необходимые пергаменты я вам выдан по завершении церемонии бракосочетания.

Дальше он пошел по заранее предсказанному мною пути.

— Но тут есть одна неувязка, — озадачил поп брачующихся — свидетель есть, а свидетельницы-то нету!

— Да я сейчас позову! — начал горячиться наивный Фрол.

— А тут любая женщина с улицы, нанятая тобой за ломаный грош, не подойдет — остудил его неистовый и неразумный пыл священнослужитель. — Это обязана быть крещеная и набожная прихожанка, способная помочь вам в любой трудной житейской ситуации добрым советом, быть вам наставницей. Во Владимире я уверен — плохому человеку церковь строить не доверят, а вот свидетельницу буду тщательно проверять! Это не мне, — это вашей будущей семье нужно будет!

Силен, силен пастырь человеческих душ, в изложении пагубности и невозможности сегодняшнего бракосочетания. На молодых было жалко глядеть: Катя чуть не плакала, Фрол откровенно растерялся. Обоим было ясно, что ни одна из подружек невесты, тщательной религиозной проверки в ближайшую пору не пройдет — нет в наличии достойных, отвечающих завышенным поповским требованиям, кандидаток.

Пора было вмешиваться. Я подмигнул Филарету и махнул головой в сторону. Или сами отойдем для церковной беседы, или этих наивняков куда отошли. Он тут же понял мою очень уместную в данный момент мысль.