— Кушетка для тебя, может половчей будет?

— Если есть, пусть тащат.

— А чего ты хочешь у Мстислава увидеть? Рисунок какой невиданный на нем проявится?

— Боюсь ухудшения после нашей возни.

— Не бойся, у князя даже бледность прошла.

Надо же какой внимательный этот аристократ! Глаз — алмаз!

— А вдруг опять появится?

— И дружинники заметят. Хватит им в тихом Новгороде даром хлеб жрать, пусть постараются для здоровья князя. Сейчас пошлю этого соню за ними. Двоих хватит?

— С лихвой.

— И то верно, в дозоре иной раз всю ночь и по одному стоят. Старшему скажу, чтобы сменил их часа через три. Жизнь самого князя караулить, это дело такое — помрет он через твою нерадивость, — бежать надо до самого Царьграда. Одними плетями за этакую провинность не отделаешься!

Про еду боярин и не упомянул. Ну и бог с ним, навязываться не буду. Голодный, правда, засыпаю долго и сплю плоховато. Перетерплю, не издохну. На завтраке оторвусь.

А Богуслав уже начал решительно и жестко, как всегда, действовать. Первым делом он подошел и выдал спящему воину крепкую оплеуху.

— Вставай шелудивый пес! Беги за старшим! — прорычал боярин дружиннику.

Тот, держась за отшибленное ухо, пулей унесся из покоев. Богуслав вышел из комнаты, прикрыл тяжеленую дверь, и из коридора доносились только отрывки из обрывков: …ав, мра…, вашу мать!

А я в это время взял Мстислава за пульс, поглядел состояние линий, вошел внутренним взором в брюшную полость. Все было неплохо. Рана была ушита кетгутом, его снимать было не надо. Сам рассосется через пару месяцев, не шелк какой-нибудь. Останутся только рубцы, ну и бог с ними.

А из коридора слуги уже затаскивали кушетку. Женщины торопливо перестилали княжескую постель. По моей команде мужчины и я, по окончании их возни, перенесли прооперированного на спальное место. Бабы понеслись за чистым бельем для моей кушетки.

Прибежали два встрепанных со сна дружинника и с ними, помятый еще хлеще их, старший боец. Этот, видать, перед сном еще и злоупотребил алкоголем. Он ткнул в меня пальцем:

— Его слушать, как меня! Делать все, что прикажет без рассуждений! — и с облегчением ушел досыпать.

Я объяснил ратником суть их обязанностей — неусыпно наблюдать за князем. Побледнеет государь — немедленно будить меня! Одному на свое мнение не ориентироваться, поэтому придвинуть от стены небольшую лавку и глядеть вдвоем. Зря меня не тревожить!

Принцип: уж лучше перебдеть, чем недобдеть, тут выйдет боком. Вдруг князю реально станет плохо, а я спросонок после десяти необоснованных побудок сделаю что-то не то? А заменить меня некем! Ни в Новгороде, ни по всей Руси… Можем потерять раненого — слишком сильно косолапый его порвал и помял. Мужики прониклись духом моих речей и потащили лавку.

Бабы, сделав приказанное, ждали новых указаний.

— Принесите побольше свечей, экономить на лечении нельзя. Заберите простыню со стола, мы ее испачкали. И поищите хоть какой-нибудь еды! Можно кусок хлеба и стакан воды.

Одна бабенка пискнула:

— Боярин чегой-то на кухню подался, можа чего и притащит?

Подождем, деваться некуда. Минуты тянулись размеренно. Женщины все убрали, стол протерли и даже застелили чистой скатертью, свечей натаскали. Я сложил инструменты, зажег свечку и поставил на табуретке в головах у Мстислава. Теперь ссылки на плохую видимость не пройдут!

Боярина и не видно, и не слышно. Сидит поди, на кухне, вкусно кушает и рассказывает зевающему поваренку, как он в одиночку князя вылечил. Другие бояре в обморок попадали, лекарь, как страшную рану увидал, под лавку забился, и только он, Богуслав не подкачал. И-эх! Ладно, спать пора — неусыпная стража к больному на ночь приставлена.

Только-только начал умащиваться на топчан, дверь распахнулась и челядь, под руководством Богуслава, стала расставлять по столу посуду и раскладывать еду. Появились зажаренные рябчики, колбаса, копченое сало, соленые огурчики, белый хлеб, блюдо яблок, кувшин с какой-то жидкостью и две бутылки водки. Боярин обвел рукой все это изобилие и произнес:

— Чем богаты, тем и рады. Извини, ночью особых разносолов не добыть. И готовить уже поздновато. Сгреб все, что было в кухне и сюда, тебя, основного работника кормить. Уж не взыщи, ежели что не так.

— Все отлично! — кинулся я к столу с редким воодушевлением, — всего хватит, еды выше крыши!

Давненько таким голодным не был, разбаловала сытая жизнь. А в Скорой, помню видал виды. Возьмешь время на обед, аж целых тридцать минут, только успеешь раззадорить аппетит, съев две ложки вкусной еды в первые минуты, а динамик уже объявляет: 515, на выезд! Павлов, там человек на улице упал, срочный вызов! А ты уже все бросаешь и бежишь в машину, чтобы махом подлететь к мирно похрапывающему в луже пьяному. И рябчиков мы там сроду не видали.

Уселись за стол. Первым делом Богуслав налил по стаканчику водки. Я выразил сомнение в употреблении данного напитка.

— Пьянеешь что ли сильно? — поинтересовался боярин.

— Практически не пьянею.

Он аж крякнул.

— Какого ж ты шута ведешься? Перед кем рисуешься? Мы с дружинниками всю жизнь вместе воюем, всякое повидали. Я двадцать лет воеводой пробыл — то в передовом полку, то в засадном. Последние годы всей княжеской дружиной у Мономаха командовал. Как в Новгород Мстиславу в этом году ехать, Владимир меня к нему и приставил. Вдруг ввяжется в какую переделку, очень уж горяч. Вот на охоту с ним в этот раз не поехал, заленился, ловчие и проглядели зверя. Каждый раз учу их, дураков: вокруг князя оцепление должно стоять! Меня нет, значит ничего делать не надо! Медведь Мстислава и порвал… Всех пересеку, гаденышей нерадивых! Если бы не ты, помер бы князь! Тебя нам сам Бог послал!

— Да может выжил бы…

— Ты мне эти байки не рассказывай! Я ран в своей жизни навидался. Не сразу, но через несколько дней, преставился бы обязательно.

Да, боярин прав: от перитонита, вызванного такой раной и ставшего особо страшным из-за усердия дураков-бояр, в 11 веке, без антибиотиков, шансов выжить у Мстислава практически не было.

— А сейчас он порозовел, значит выживет!

Дернули по первой — за князя, запили сбитнем из кувшина, зажевали рябчиками. Потекла неспешная беседа. Вдруг боярин спросил:

— Мстислав выживет?

Водка оказалась какая-то особо забористая, я несколько опьянел и уверенно ляпнул:

— Обязательно выживет! Ему еще Новгородом двадцать с лишним лет править, а потом еще семь всей Русью! Заработает от народа прозвище Великий! Оглянулся на дружинников. Они негромко беседовали между собой, поглядывали на князя, и на наши разговоры внимания не обращали.

Что это меня так понесло? Будто сыворотку правды ввели… Негромко спросил:

— Что за водку мы пьем? Идет, как огонь по жилам! И болтать страшно охота! У меня стоит от любого яда защита — не отравишь.

— Никто никого травить и не собирался! Я тебе и себе в водку аконит-траву подмешал. Она, собранная в особый день и час, после прочитанного над ней наговора, особую силу над человеком имеет: спроси, о чем хочешь, и, если он знает, ответит только правду. Скрыть тоже ничего не может. Мне эту травку волхв в Чернигове двадцать лет назад подарил. Заодно вложил в меня умение правду от лжи отличать. А на прощанье сказал:

— Не скоро, но придет человек из будущего, помоги ему, чем можешь. А чтобы увериться, что это он, дашь ему аконит-траву. Ты из какого времени к нам пришел?

Я показал глазами на ратников.

— Не волнуйся, они нас не слышат — завеса защищает. Меня ее ставить тот же кудесник научил — успокоил меня собеседник.

— Между нами почти тысяча лет — ответил я. — Из далекого будущего меня к вам закинуло. Сидел, запаливал костерок, вдруг — раз и я тут. Стал опять молодым. На самом деле мне пятьдесят семь лет.

— Погодки мы с тобой значит…, мне только-только пятьдесят восемь стукнуло. А чем ты там был занят?

— Людей тридцать с лишним лет лечил. И операции делал, и так пользовал.